— Ну вот! — торжествующе заключила она, отпуская руку Джулии. — Выпадет и тебе удача.
— На следующей вам выходить, — заботливо подсказал какой-то мужчина. — Дальше — проловские улицы.
— Нет-нет, — ответила Джулия. — Мне как раз нужно туда в магазин, еще через две остановки. В этом районе я хорошо ориентируюсь. Там вполне безопасно.
— Безопасно! — повторил как нечто сверхъестественное тот же мужчина.
— Безопасно! — эхом подхватили другие.
Потом все стали сокрушаться насчет ее беспечности, наперебой описывая злодейства, которые сделались сущей напастью этого района, и малолетних преступников, потерявших всякий страх перед партией: для них горло человеку перерезать — что «здрасьте» сказать. А эта молодая товарищ носит ребенка от Старшего Брата! Безопасно, как же! На улицах она ориентируется! Кто на этих улицах лучше ориентируется, хотелось бы знать?!
Джулия поспешила выйти на той остановке, которую ей порекомендовали, чтобы не приходить к Уиксу в сопровождении малопочетного — хоть «караул» кричи — караула из разгневанных пролов. Как только автобус скрылся из виду, она поспешила открепить нагрудный знак и убрала его в сумку для инструментов.
Шагая к Уиксу, она с досадой отметила, что после краткой автобусной поездки ее затошнило. У нее возникало какое-то особое чувство оттого, что младенец уже причиняет беспокойство, уже превратился в личность, которая отвоевывает себе место и досаждает. Она давно решила, что носит мальчика (от Старшего Брата как-никак), и тот уже неведомо откуда заполучил имя Джон. Этим именем звали двух отважных летчиков, расквартированных у миссис Марси: «два Джона» постоянно бренчали на гитаре, хотя ни один толком не умел перебирать струны, и дрессировали котят, чтобы носить их на плече. Увешанный котятами, один Джон, бывало, расхаживал по двору и фальшиво горланил старинную песню времен испанской войны, а другой не менее фальшиво ему аккомпанировал. А уж как были хороши собой: темноволосые, плечистые, гордые, как знамя, юные, как нераскрывшийся бутон. Они, как наваждение, обитали у Джулии в мечтах, когда там еще не было особой грязи, когда каждый из двоих виделся ей наполовину возлюбленным, наполовину отцом. А что, подходящее имя: Джон. Один Джон выжил — потерял ногу и был демобилизован по инвалидности, так что имя вдобавок приносило удачу.
Ee захлестнула любовь, да так, что она даже споткнулась. Она вынашивала ребенка для внутренней партии — достаточно ценного, чтобы ему гарантировали безопасность. И в то же время — ее будто осенило, — пока он живет у нее внутри, она тоже в безопасности. Более того, с нее, возможно, даже снимут обязанность посещать комнатенку над «Уиксом». Мыслимо ли возлагать на Матерей Великого Будущего такую нагрузку?
На какой-то миг ей захотелось отправиться прямиком к О’Брайену и поделиться своей новостью именно с ним. Она могла бы объяснить происшедшее и услышать его мнение, которое наверняка сведется к следующему: рядом с ребенком Старшего Брата не должно быть места злодеяниям и злословию. От этих мыслей ее охватило страстное желание вновь увидеть О’Брайенову квартиру, лампу с зеленым абажуром, пейзаж с гнедой лошадкой под дубом. И заручиться вниманием О’Брайена, поговорить, в конце концов, хоть с кем-то из облеченных властью…
Очнувшись от этих грез, она поняла, что по старой привычке забрела на рынок, в который упиралась улица, где проживала миссис Мелтон. Рынок, впрочем, изменился почти до неузнаваемости. Если в прошлый раз он был скуден, то теперь даже мало походил на рынок. Прилавки государственной торговли исчезли, равно как и закройщицы и швеи с их многоцветьем катушек. На смену им пришла горстка старьевщиков, расстеливших на земле одеяла, чтобы выложить на них всякий хлам: ножницы, поношенную одежку, деформированные сковороды, груды картона. Хуже того, пару сдвинутых вместе обшарпанных столов украшала растяжка с надписью «свинина мелкая», а над ней было подвешено несколько десятков продолговатых тушек, в которых безошибочно распознавались жареные крысы. Не сразу бросалось в глаза, но тоже тревожило отсутствие патрулей. Обычно на рынке дежурили два-три наряда, которые охраняли государственные лотки и вымогали взятки у торговцев-нелегалов. Теперь их отсутствие ощущалось как некое присутствие. Джулия опомнилась и содрогнулась: ведь она только что брела в забытьи по этим изменившимся закоулкам.
Несмотря ни на что, от вида знакомых фасадов ее захлестнула ностальгия. После начала своей деятельности в «Уиксе» она больше не появлялась у Мелтонов. Нужда отпала: любые внутрипартийные товары предоставлялись ей по первому требованию. Но сейчас ей подумалось, что было бы замечательно проведать старых знакомцев. Красотка Гарриет, наверное, уже замужем или готовится к бракосочетанию и горит желанием похвалиться свадебным комбинезоном. Заботами Уикса рабочая сумка Джулии была набита кофе и сахаром: деликатесы, предназначенные для Уинстона, явно порадуют миссис Мелтон. Конечно, это означало, что придется пожертвовать валянием на кровати под ласковыми чарами пилюль в ожидании Уинстона, — и тут Джулию осенило: уж не промышляет ли подобными таблетками миссис Мелтон? Именно такой товар может быть припрятан у нее в каком-нибудь темном шкафчике.
С этими приятными раздумьями Джулия поспешила к дверям миссис Мелтон и решительно постучалась. В доме слышались разговоры на повышенных тонах; даже шаги, приближавшиеся к порогу, выдавали досаду. Все это было хорошо знакомо, и Джулия собралась с духом, готовясь к хамству миссис Мелтон. В самом деле: когда дверь приотворилась, миссис Мелтон предстала, как и следовало ожидать, в своем неизменном обличье: все те же бордовые нити кровеносных сосудов на носу, все те же тучные телеса, втиснутые в те же простые брюки. Даже на голове тот же самый, что и в прошлый раз, платок с надписью: «Взлетная полоса I сможет это построить!» При виде Джулии хозяйка дома хмуро бросила: «Ты, что ли?», выглянула на улицу и повертела головой, будто бы в поисках более желанных посетителей. Впрочем, прежде чем она полуприкрыла дверь, чтобы откинуть цепочку, пауза оказалась несколько длиннее, а неохота — убедительнее, но тем не менее Джулия услышала:
— Ну входи, раз пришла.
Вслед за миссис Мелтон она шла в сторону знакомой гостиной с обшарпанными креслами и грудами всевозможных товаров. На ходу миссис Мелтон сыпала обычными горькими сетованиями на тяжелое время, на дефицит вещей и продуктов, а также на скупердяев, не желающих платить честную цену. Проскользнула, однако, и новая жалоба: покупатели теперь тоже в дефиците.
— Тебя, к примеру, не думала не гадала снова увидеть. Из партийцев мало кто нынче появляется. К слову сказать: ты, надеюсь, не помышляла разжиться своими любимыми сигаретами? Табачная торговля вовсе сошла на нет.
— Да неужели? — из вежливости переспросила Джулия. — А что стряслось?
— Что стряслось? Спроси лучше, чего не стряслось. А что у меня осталось, так это шикарный внутрипартийный чай. Хоть весь бери, пока не закончился.
— Чай? Нет, это, наверное, не сегодня.
— Чай долго хранится, ничего ему не будет, а расходится влет. Ну, не хочешь — как хочешь. Такой товар нынче редкость. Кабы у тебя нашлось, что предложить, я б не отказывалась.
— А знаете, может, и найдется. — Рука Джулии скользнула в сумку для инструментов. — Но я надеялась разжиться кое-чем другим: таблетками. Вам такие, вероятно, известны. Мы их называем «антиполовое средство».
Миссис Мелтон нахмурилась еще сильнее и пристально вгляделась в Джулию:
— Ах эти… что ж, могу достать. В небольшом количестве. Но такие не всякому продашь: люди сплошь и рядом сами себя травят. Причем нередко те, кто у партии на заметке, — потому и травятся. А партия этого не любит. Начинает докапываться, у кого брали. Продажу клеймит как «пособничество бегству», «сговор» и одному Старшему Брату известно, как еще. Понимаешь, овчинка выделки не стоит. В особенности когда покупатель вроде тебя: никогда прежде такими средствами не интересовался. Сколько раз я задумывалась: где тебя носит месяц за месяцем, не стряслась ли с тобой какая беда? Войди в мое положение.
